Так нет же, доселе умиляются :( Причём вроде бы вполне просвещённые люди :(
Оригинал взят у
volodihin в Никон -- патриарх и монахНикогда прежде не обращал внимания на одну особенность в жизни патриарха Никона, а сегодня вот впервые увидел его скит в Новоиерусалимском Воскресенском монастыре, поинтересовался тамошней бытовой обстановкой и поразмыслил кое над чем.
Об этом человеке сказано немало дурного -- как сторонниками раскола, так и нашими интеллигентами, видевшими в никоновских реформах одно лишь насилие, не обдуманное ни по направленности своей, ни по масштабам своим. Между тем, церковные преобразования были России в середине 17 века насущно необходимы, и Никон сделал много полезного и правильного. В чем ошибался, в том Бог ему судья. Вел ли он дело реформы с избыточной суровостью? Может быть. Но и противники его ведь тоже тут и там казали буйный нрав, а обязаны были подчиняться...
Мне очень близка позиция Стефана Внифантьева, одного из ревнителей благочестия, человека книжного, одного из тех, кто своими трудами подвигал Церковь к процессу реформирования. Так вот, он, увидев безлюбье между прежними друзьями -- Никоном с ближайшими помощниками и Аввакумом с прочими ревнителями благочестия -- отошел от дел и, скорбя душой, сделался простым иноком.
Теперь вернемся к Никону. Он в молодые годы прошел серьезную иноческую школу на Соловках. Постригся в анзерском Троицком ските, а там у монашествующих была суровейшая жизнь -- такая, что по всей России сравнить не с чем! А в 1658 г., расставаясь с патриаршей кафедрой, начал жить в маленьком скиту на берегу Истры-Иордана -- близ Новоиерусалимкой обители, основанной его трудами. Спал на коротеньком каменном ложе, поджав ноги. Не роскошествовал, не тешил себя всевозможными благами, кои мог иметь архиерей российский, а жил сильной иноческой жизнью. Как бы ни ругали Никона, а в монашеском смысле, в смысле благочестия, он был высок.
Вот я и подумал: Никон вырос в большого реформатора, крупного церковного политика, духовного пастыря (о пастырстве его можно судить по-разному, но фальшивым честолюбцем он никогда не являлся)... Однако, быть может, главный дар его остался без развития. Это дар иноческого подвижничества. Как знать, что полезнее было бы для нашей Церкви -- процесс глобальных преобразований с неоднозначным результатом или духовный пример большого подвижника, умельца иноческого делания?
Об этом человеке сказано немало дурного -- как сторонниками раскола, так и нашими интеллигентами, видевшими в никоновских реформах одно лишь насилие, не обдуманное ни по направленности своей, ни по масштабам своим. Между тем, церковные преобразования были России в середине 17 века насущно необходимы, и Никон сделал много полезного и правильного. В чем ошибался, в том Бог ему судья. Вел ли он дело реформы с избыточной суровостью? Может быть. Но и противники его ведь тоже тут и там казали буйный нрав, а обязаны были подчиняться...
Мне очень близка позиция Стефана Внифантьева, одного из ревнителей благочестия, человека книжного, одного из тех, кто своими трудами подвигал Церковь к процессу реформирования. Так вот, он, увидев безлюбье между прежними друзьями -- Никоном с ближайшими помощниками и Аввакумом с прочими ревнителями благочестия -- отошел от дел и, скорбя душой, сделался простым иноком.
Теперь вернемся к Никону. Он в молодые годы прошел серьезную иноческую школу на Соловках. Постригся в анзерском Троицком ските, а там у монашествующих была суровейшая жизнь -- такая, что по всей России сравнить не с чем! А в 1658 г., расставаясь с патриаршей кафедрой, начал жить в маленьком скиту на берегу Истры-Иордана -- близ Новоиерусалимкой обители, основанной его трудами. Спал на коротеньком каменном ложе, поджав ноги. Не роскошествовал, не тешил себя всевозможными благами, кои мог иметь архиерей российский, а жил сильной иноческой жизнью. Как бы ни ругали Никона, а в монашеском смысле, в смысле благочестия, он был высок.
Вот я и подумал: Никон вырос в большого реформатора, крупного церковного политика, духовного пастыря (о пастырстве его можно судить по-разному, но фальшивым честолюбцем он никогда не являлся)... Однако, быть может, главный дар его остался без развития. Это дар иноческого подвижничества. Как знать, что полезнее было бы для нашей Церкви -- процесс глобальных преобразований с неоднозначным результатом или духовный пример большого подвижника, умельца иноческого делания?
